1.
Кельтские фенииМенталитет кельтского воина в чем-то
напоминает преувеличенные, доведенные до абсурда представления рыцаря
времен феодальной раздробленности. Хотя кельтское войско знало строй
(подчас образуя "живую крепость" - замкнутую стену из щитов наподобие
римской "черепахи"), гораздо больше внимания уделялось действиям знатных
воинов, сражавшихся вне строя и независимо от него.
Эти воины
образовали фианну - "священный отряд" (хотя отряд как раз предполагает
совместные действия, а фении - члены фианны - вместе пировали, но
сражались порознь). Прятаться за броней, шлемом, щитом у воинов фианны
считалось недостойной трусостью. Столь же недостойным они считали тонкий
расчет и занятие стратегически важных позиций. Вместе, с тем стиль боя
фениев отличался значительной виртуозностью, он предполагал длительное
обучение владению оружием, сложным приемам боя и очень серьезную
психологическую подготовку. Именно эта подготовка помогала в надлежащий
момент включить внутренние резервы организма, без которых немногого
стоили приемы. Впрочем, все это - обучение конкретным упражнениям с
оружием и овладение контролем над внутренней энергией - развивалось в
одном русле. Вот как один из героев кельтских сказаний - Кухуллин
проходил "школу ловкости боевой":
"...Он усвоил прием с яблоком,
прием боевого грома, прием с клинком, прием движенья навзничь, прием с
копьем, прием с веревкой, прыжок кота, прыжок лосося, метание шеста,
прием вихря-смелого-повелителя-колесницы, прием удара рогатым копьем,
прием быстроты, прием колеса, прием сильного дыхания, геройский клич,
геройский удар и встречный удар, бег по копью и стойку на острие его,
прием косящей колесницы, геройский изгиб острия копья".
Остановясь
на этом и других описаниях, базирующихся прежде всего на ирландской
традиции, но не только на ней (Ирландия - единственная страна, на
протяжении всего средневековья сохранявшая кельтскую культуру), можно
сделать следующие выводы:
Кельтские "приемы" гораздо шире
современного понимания этого слова; они включают в себя не только
конкретные правила работы с конкретным же видом оружия, но и
универсальную постановку движений. Помимо этого отмечена также
постановка дыхания, позволяющая расширить границы владения собственным
телом. Вероятно, в чем-то она родственна японской технике ки-ай
(героический клич).
Среди приемов "ловкости боевой" заметны
навыки владения предметами, не являющимися оружием: веревкой, шестом.
Впрочем, шест - почти копье, а кельты достаточно часто наносили удары и
обратной стороной копейного древка.
Хотя основная ставка делается
на силу и быстроту при значительной дистанции поединка, не
игнорировалась и "мягкость".
"Боевая ловкость" кельтов была
замечена не только ими самими, но и их противниками. Римляне дают нам
описание того, как кельтские воины, сражаясь на мчащейся во весь опор
колеснице, не просто стоят в ее кузове, но и, в поисках лучшей позиции
для метания дротиков, взбегают на дышло или даже на ярмо! А сам Юлий
Цезарь был удивлен и восхищен тем, что кельтские воины, обнаружив, что
легкие щиты не спасают их от римских копий, идут в атаку без щитов. Для
римлян мечевой бой без щитов был вообще невозможен.
Бешеная
ярость такого натиска, даже поддержанная личным мастерством, ничего не
могла поделать с плотным строем легионеров. Но вскоре после этого
римские императоры начали подбирать себе телохранителей из числа кельтов
и перенявших кельтскую технику германцев, оружейники стали обучаться у
кельтских кузнецов, а гладиаторы кельтского происхождения слили свою
фехтовальную технику, базирующуюся на рубке, с римским искусством
колющего удара.
Кельтское искусство боя надолго пережило Рим. На
войне, правда, оно было применимо только тогда, когда - и если - война
велась по кельтским же правилам: иначе "поединочный" уклон мешал
использованию воинского строя. В Ирландии такая ситуация сохранялась
чуть ли не в течение всего средневековья. В других странах тенденция
замены войны единоборством не была столь абсолютной, но не исчезла
совсем.
Именно абсолютизация поединка требовала от фениев
овладения самыми разными видами оружия: рядом с каждым благородным
воином находился оруженосец, а чаще - двое; не участвуя в бою, они
подавали сражающимся дротики, фехтовальные шиты для ближнего боя
(маленькие, с окованными железом острыми бортами и ударным острием в
центре), иногда даже подводили им свежих коней или колесницы.
Нападать
на таких оруженосцев не полагалось. Но и сами они не вступали в схватку
ни с благородным фением (пожалуй, к нему бы они не смогли и
приблизиться), ни даже друг с другом, кроме крайних случаев, когда их
хозяин был ранен и надлежало дать ему возможность отойти.
Вместе с
воином "священного отряда" эта боевая единица называлась тримарциспа:
боец и два его помощника.
Тримарциспа сделала возможной дальнюю
дистанцию поединка и его подвижно-прыжковую направленность. Без
оруженосцев воин не мог бы сочетать приемы мечевого боя с подключением
длинномерного (копье с колюще-секущим наконечником) и даже метательного
оружия.
Перед поединком фений мог долгое время приводить себя в
соответствующее состояние (видимо, используя приемы концентрации
сознания). Но в бою он буквально преображался. О самом знаменитом герое
кельтского эпоса, Кухуллине (он, вероятно, имел реальный прототип, но
даже легендарные наслоения не отменяют реальности боевых приемов),
говорится, что, будучи маленького роста, в бою он казался высоким. Вот
так якобы выглядел Кухуллин, входя в состояние боевой ярости: "Все
суставы, сочленения и связки его начинали дрожать... Его ступни и колени
выворачивались... Все кости смещались и мускулы вздувались, становясь
величиной с кулак бойца. Сухожилия со лба перетягивались на затылок и
вздувались, становясь величиной с голову месячного ребенка... Удары
сердца его были подобны львиному рычанию... Волосы его спутывались как
ветки терновника. Ото лба его исходило "бешенство героя", длинное, как
оселок".
"Бешенство героя" - что-то вроде ауры, излучаемой
воином, находящимся в особом состоянии, и видимой тоже воинами. Боевой
экстаз фениев, возможно, иногда поддерживался наркотическими средствами.
Однако в большинстве случаев они не имели ни возможности, ни нужды
прибегать к ним. Мужество в бою воспитывалось у них с раннего детства.
2.
Скандинавские берсеркерыМногие особенности фианны
опосредованно передались рыцарскому сословию: и гордая заносчивость, и
требования "честной игры", и готовность пренебречь интересами войны ради
демонстрации личного мастерства... Но один из элементов психологической
подготовки фениев был подхвачен и развит совсем в другой среде.
Это
- эффективное и вызываемое вполне сознательно боевое неистовство. У
германских народов оно превратилось в своеобразный культ воина-зверя.
Звероподобные
"превращения", являющиеся высшей формой развития боевой ярости,
известны у всех германцев. Поздние античные историки сообщают о
"франкском неистовстве", о "воинах-волках" народа лангобардов... При
этом выпускались наружу столь неудержимые силы, что им не всегда мог
противостоять даже сомкнутый дисциплинированный строй и искусство
"правильного боя".
Судить о том, что представлял из себя образ
воина-зверя, мы можем в первую очередь по скандинавским источникам, ибо в
Скандинавии такие воины существовали до XII-XIII вв., правда, последние
200 лет своего бытия были уже пугающим анахронизмом.
Следуя
установившейся традиции, будем называть их берсеркерами (хотя более
точный термин - бьорсьорк, то есть "медведеподобный"). Наряду с
воином-медведем существовал также ульфхеднер - "волкоголовый",
воин-волк. Вероятно, это были разные ипостаси одного и того же явления:
многие из тех, кого называют берсеркерами, носили прозвище "Волк"
(ульф), "Волчья шкура", "Волчья пасть" и т.д. Впрочем, и имя "Медведь"
(бьорн) встречается не реже. Во время атаки берсеркер как бы
"становился" соответствующим зверем. При этом он отбрасывал
оборонительное оружие (или поступал с ним не по предназначению:
например, вгрызался в свой шит зубами, повергая противника в шок), а в
некоторых случаях - и наступательное; все скандинавские викинги умели
сражаться руками, но берсеркеры явно выделялись даже на их уровне.
Многие военизированные прослойки считали позорным безоружный бой. У
викингов этот постулат приобрел следующую форму: стыдно не уметь
сражаться с оружием, но в умении вести безоружный бой ничего постыдного
нет. Любопытно, что в качестве подсобного (а иногда и основного - если
он сражался без меча) оружия берсеркер применял камни, подхваченную с
земли палку или припасенную заранее дубину.
Частично это связано с
нарочитым вхождением в образ: зверю не подобает пользоваться оружием
(камень и палка - естественное, природное оружие). Но, вероятно, в этом
также проявляется архаизм, следование древним школам единоборства. Меч в
Скандинавию проник довольно поздно, и даже после широкого
распространения он был некоторое время не в чести у берсеркеров,
предпочитавших палицу и секиру, которыми они наносили круговые удары от
плеча, без подключения кисти. Техника достаточно примитивная, зато
степень овладения ею была очень высока.
На колонне Траяна в Риме
мы видим "ударный отряд" таких воинов-зверей (еще не берсеркеров). Они
включены в состав римской армии и отчасти вынуждены следовать обычаям,
но лишь немногие имеют шлемы (и никто - панцири), кое-кто облачен в
звериную шкуру, иные - полуобнажены и сжимают вместо меча дубину... Надо
думать, это не снижало их боеспособность, иначе император Траян, в чью
охрану они входили, сумел бы настоять на перевооружении.
Преображение
берсеркера во время боя (более глубокое, чем у кельтского фения) иногда
не только психологически настраивало его на схватку, но и
воздействовало на психику противника - в прямо противоположном духе.
Мало кто сохранял хладнокровие при виде воющего от ярости, брызжущего
пеной воина-зверя, не замечающего в исступлении ни ран, ни усталости.
Однако
назвать это военной хитростью, "психической атакой" все же нельзя.
Берсеркер всерьез был убежден, что одержим "звериным духом"; а все
окружающие либо тоже верили в это, либо удерживали свои сомнения при
себе - это было гораздо полезней для здоровья...
Такая
"одержимость зверем" проявлялась, помимо прочего, в том, что берсеркер
умышленно подражал движениям медведя, причем не только в бою, но и во
время частых ритуально-магических церемоний, плясок и т.д. А это - уже
"звериная школа" в чистом виде! Один из самых мощных стилей "звериного"
ушу - стиль медведя...
К берсеркерам в чистом виде даже сами
викинги относились с чувством, средним между восхищением, боязливой
почтительностью и презрением. Это - подлинные "псы войны"; если их и
удавалось использовать, то главным образом - на положении "прирученных
зверей".
Но элементы берсеркерских тренировок, владения оружием, а
главное - специфической психотехники проникли в быт многих воинов
Швеции, Норвегии, Дании и особенно Исландии. Берсеркерство они держали
под контролем, "включая" его только во время сражений.
Правда, не
всегда этот контроль удавалось сделать абсолютным: порой "зверь"
пробуждался в душе воина помимо его желаний. Тут мы затрагиваем очень
интересную, во многом неисследованную проблему.
Есть сведения о
том, что для впадения в состояние берсеркерства скандинавы употребляли
природные наркотические вещества. Но - как и кельты - не всегда и даже
не часто. Однако, скорее всего, здесь действительно имела место
наркомания - не "внешняя", но "внутренняя"!
Современная наука
знает, что нервная система человека - в том числе те ее разделы, которые
поддаются сознательному контролю, - способна продуцировать вещества, по
своему составу и действию близкие к наркотикам. Воздействуют они
непосредственно на "центры наслаждения" мозга. Если эти вещества
выделяются тогда, когда человек впадает в определенное состояние
сознания, то в этом состоянии он испытывает полный аналог "кайфа", а при
выходе из него начинается "ломка".
"Профессиональные" берсеркеры
становились как бы заложниками собственной ярости. Они были вынуждены
искать опасные ситуации, позволяющие вступить в схватку, а то и
провоцировать их. Отсюда - берсеркерская асоциальность, вызывающая
настороженность даже у тех, кто восхищался их мужеством и
боеспособностью. И отсюда же - эта самая боеспособность, проявляющаяся в
условии "открытия шлюзов". Фраза: "Есть упоение в бою" обретала
буквальный смысл...
Позднее викинги большей частью все же
ухитрялись контролировать такие приступы. Иногда они даже входили в
состояние, которое на Востоке называют "просветленным сознанием" (хотя
шли они к нему обычно не через отрешенность, не через медитацию, а через
боевую ярость; такой путь иногда чреват тем, что "зверь" возьмет верх
над человеком). Это делало их феноменальными воинами:
"...Торольв
так разъярился, что забросил щит себе за спину и взял копье обеими
руками. Он бросился вперед и рубил и колол врагов направо и налево.
(Некоторые типы скандинавских копий позволяли наносить рубящие удары.)
Люди разбегались от него в разные стороны, но многих он успевал
убить..." ("Сага об Эгиле"). Саги (которые, как выяснили современные
специалисты, передают события с поразительной точностью) пестрят
упоминаниями о том, как умелый воин отбивается один против многих,
умудряется проложить путь к предводителю вражеского отряда сквозь стену
щитов и толпу телохранителей, рассекает противника от плеча к бедру и
т.п.
Тут самое время порассуждать еще об одном полумифическом
свойстве берсеркера: о его неуязвимости. Самые разные источники в один
голос утверждают, что воин-зверь фактически не мог быть сражен в бою.
Правда, детали этой неуязвимости описываются по-разному. Берсеркера
якобы нельзя было ни убить, ни ранить боевым оружием (из чего следовало,
что против него надо употреблять оружие не боевое: деревянную дубину,
молот с каменным навершьем и т.д.); иногда он был неуязвим лишь против
метательного оружия (стрелы и дротика); в некоторых случаях уточнялось,
что при искусном владении оружием его все-таки можно ранить, и даже
смертельно, но умрет он только после боя, а до того словно не заметит
раны.
Везде и всегда вокруг боевого искусства высокого уровня
складывались легенды. Но, думается, здесь мы сможем докопаться до
истины. Проще всего решается вопрос о неуязвимости боевым оружием: до
тех пор пока меч оставался у скандинавов оружием немногочисленной элиты
(где-то до VIII-IX вв.), такие "элитные" воины очень часто не могли
сладить со своими конкурентами - воинами-зверями, применявшими древние
приемы боя палицей. В конце концов произошло сращивание двух техник
фехтования: многие берсеркеры стали "элитой", а многие из "элиты"
овладели берсеркерскими навыками.
От метательного (да и от
ударного) оружия берсеркеров берегла своеобразная "мудрость безумия".
Расторможенное сознание включало крайнюю быстроту реакции, обостряло
периферийное зрение и, вероятно, обеспечивало некоторые экстрасенсорные
навыки. Берсеркер видел (а то и предугадывал) любой удар и успевал
отбить его или отскочить. У конунга Харальда, впервые объединившего
Норвегию, имелся "спецназ", сформированный из влившихся в воинскую элиту
берсеркеров. "Диких" воинов-зверей, не входивших в дружины и подобные
им формирования, к тому времени уже в Норвегии не осталось. Одна из битв
с их участием выглядела следующим образом:
"Двенадцать
берсеркеров конунга находились на носу корабля. Корабль конунга шел
вперед, и там была жесточайшая схватка. Когда же проверили войско, много
оказалось убитых и у многих были опасные раны... На корабле конунга не
было никого, кто бы стоял перед передней мачтой и не был ранен, кроме
тех, кого железо не брало, а это были берсеркеры".
Один из лучших
воинов Исландии, кстати не считавший себя берсеркером, описывая свои
действия в бою против численно превосходящего противника, произносит
такие слова: "Тут я взял меч в одну руку и копье в другую и стал рубить и
колоть. Щитом я не прикрывался, и я даже не знаю, что меня защищало"
("Сага о Ньяле").
Защищало его именно берсеркерство - уже
"цивилизованное" и потому не считавшееся таковым. Это тем более
примечательно, что викингу, овладевшему только "техникой", щит был
необходим: полноценно отбиваться наступательным оружием он не мог.
Берсеркерство
помогало отбивать опасные удары, но если уж удар оказывался пропущен,
оно позволяло "не заметить" его. Трудно поверить, но множество
независимых источников сообщают: викинг в какой-то мере сохранял
боеспособность даже после чудовищных ран, от которых современный человек
мгновенно потерял бы сознание. С отсеченной ногой или рукой,
раскроенной грудью, пробитым животом, он некоторое время еще продолжал
сражаться - и мог прихватить с собой в Вальгаллу своего убийцу...
И
все же сохранились описания случаев, когда берсеркер не просто избегал
раны, и даже не просто терпел ее, но, получив удар, оставался именно
невредим! Тоже преувеличение? Может быть... Но очень уж похоже это на
восточный "метод железной рубашки", при котором закалка костей и
мускулов, а главное - умение концентрировать внутреннюю энергию, в
определенных случаях делают тело трудноуязвимым даже для клинка. А ведь
клинки викингов - не чета восточным: как бы ни восхищались ими северные
воины, это восхищение происходит от недостатка материала для сравнений.
По крайней мере, во времена берсеркеров закалка клинка была только
поверхностной и он был далек от остроты и упругости самурайской катаны.
К
тому же даже "энергетика" не всегда спасала берсеркера. Иногда
пропущенный удар мечом действительно не рассекал тело, но наносил столь
серьезный ушиб, что это могло обеспечить финал схватки. Ведь противники у
берсеркеров были им под стать...
Да и не всякий берсеркер умел
грамотно пользоваться внутренней энергией. Иногда они расходовали ее
слишком экстенсивно - и тогда после битвы воин надолго впадал в
состояние "берсеркерского бессилия", не объясняющегося только физической
усталостью.
Приступы этого бессилия бывали столь тяжелы, что
воин-зверь иногда мог и умереть после битвы, даже не будучи в ней
раненым!
Интуитивное проникновение в глубины боевого искусства
явно нуждалось в "дошлифовке" путем создания школы, обеспечивающей
культуру движений, стоек, комбинации приемов...
В "краю викингов"
локальные школы единоборства, не лишенные недостатков, сумели слиться в
едином потоке ИСКУССТВА, суммировав технику движений, набор приемов,
энергетику и возможность трансформаций сознания.
Древнее
берсеркерство, родившись как разрушительная (хотя и эффективная)
система, прошло долгий путь. Под конец его идея не только дополнила
боевые наработки "цивилизованных дружинников", но и были созданы
своеобразные "языческие монастыри", вобравшие берсеркерскую элиту.
От
полудикой "стаи" - к четкому строю. От эпизодических "прорывов к зверю"
- к системе тренировок. От анархического индивидуализма - к
сознательной дисциплине. От интуитивных достижений - к разработанному
комплексу (на высших стадиях отнюдь не исключающему опоры на
полумистическую интуицию бьодваска). Все это давало довольно редкое
совмещение, обеспечивающее равную готовность к действиям в одиночку,
малой группой и большим, дисциплинированным формированием.